Режиссер Булат Абдрахманов рассказал о премьере скандальной пьесы
Любовники ругались матом. Прочитав первые несколько строк, режиссер Булат Абдрахманов поморщился и решительно закрыл сценарий. Но через какое-то время открыл его снова. И в итоге поставил именно эту пьесу — «Down-Way. Дорога вниз без остановок». Ее автор Олег Богаев — представитель скандально известной «уральской драматической школы». О том, что это за школа такая, в адрес которой одни плюют, а другие поют дифирамбы, карагандинцы вскоре смогут составить собственное мнение. Казахстанская премьера «Down-Way» пройдет в нашем городе в следующий вторник.
Булат Абдрахманов — молодой режиссер из Петропавловска. Еще студентом он бывал в Екатеринбурге, где и познакомился с Николаем Колядой — основателем современной уральской драматической школы.
Коляда — культурный герой публикаций российской «Комсомолки» и французской «Либерасьон». Журнал «Форбс» включил его «Коляда-театр» в список лучших провинциальных театров, а его самого назвал «кудесником». Хотя большинство называют Коляду либо «солнцем русской драматургии», либо «королем чернухи». Со своими постановками Коляда объездил весь мир. Его спектакли идут с переаншлагами. Но автор не обижается, если зрители, не выдерживая разудалого напора (доходит до того, что актеры на сцене ногами месят настоящую грязь, куски которой летят прямо в зал) и ядреной русской речи, уходят с представления. Некоторых раздражает грязь в культурном месте. Другие ценят перемешанные с ней идеи. Но большинство в восторге от харизматичной личности самого Коляды.
Встретившись с ним, режиссер из Казахстана убедился, что, несмотря на большую популярность, «уральское светило» — человек очень простой. К тому же выяснилось, что он сам выходец из Казахстана. Коляда родину не забывает, любит носить тюбетейку. И, встретив земляка, сразу с ним подружился. Вскоре приехал в Петропавловск на гастроли со своей труппой. А потом пригласил Булата с его коллективом к себе — поучаствовать в международном фестивале-конкурсе «Коляда-Plays». Так Северо-Казахстанский областной казахский музыкально-драматический театр имени Сабита Муканова — очень достойное, консервативное заведение — приобщился к хулиганской, неформальной и необыкновенно яркой театральной тусовке Урала. Тусовке, куда съезжаются критики и актеры с Европы и со всей России и где за водкой с шашлыком обсуждаются новые пьесы, которые потом с успехом ставятся на площадках мира.
— На «Коляда-Plays» важным условием является то, что постановка должна быть по пьесе современных уральских драматургов, — рассказывает Булат Абдрахманов. — Это в основном сам Коляда и его ученики. То есть ни Шекспир, ни Чехов, ни Ауэзов тут уже не годились. Николай Владимирович около 20 пьес мне сам сбросил, чтобы я посмотрел. И потом у меня очень большая электронная библиотека. Я начал копаться там. Долго искал. Потом открыл «Down-Way». Первую сцену читаю: дождь, ночь, любовник с любовницей выскакивают, начинают материться. Думаю: ужасно, нет, как это грязно. Мне стало противно. Я — дальше искать. У меня уже голова раскалывается, а сроки поджимают. Перелопатил, наверное, около 50 пьес. У меня в голове настоящий взрыв был. И тут через неделю опять эта пьеса в глаза бросилась. Думаю: дай-ка я прочту. Вроде страниц не много. Потому что я уже читать не мог. Все, извините, назад лезло. Набрался терпения: первую сцену проглотил, что-то в ней зацепило, потом вторую, третью и все больше и больше. А когда я прочел ее всю, меня просто всего трясло. Нужно было срочно с кем-то поделиться. Я позвонил своей знакомой — режиссеру Дине Жумабаевой. Она, кстати, работает сейчас у вас в Казахском драматическом театре. Рассказал ей все. А она говорит: так это же пьеса про нас. И я начал над ней работать.
Пьесу Олега Богаева перевели на казахский язык. Раздали тест актерам, но не все из них пришли от прочитанного в восторг.
— Некоторые поначалу были против, — продолжает Булат. — Говорили: «Театр — это святое, Грязь в него тащить нельзя!». А я отвечал: «Нет, театр — это не икона, на которую молиться надо. Возьмите айтыс. Там они иной раз так друг друга подковырнут, что извините меня!». В этой пьесе я оставил мат. Потому что я езжу каждый день на работу в общественном транспорте и слышу, как мы на самом деле разговариваем.
— Но как отечественный зритель отнесется к ругательствам? У нас, например, в Караганде люди демонстративно выходили из зала, когда однажды им показали культовый матерщинный спектакль.
— Мы успели выступить только на фестивале в Екатеринбурге. Там никто не выражал недовольства, все давно знакомы с уральской драматургией. Она на половину на мате построена. А вот в Петропавловске у нас еще премьеры не было. Но, как мне говорят местные старожилы и актеры, будут возражения со стороны зрителей. Скорее всего, найдутся недовольные, которые возмутятся: «Как можно! Мат со сцены?». Тогда я их спрошу: «Театр — это что?».
— Что?
— Это зеркало. А как Гоголь говорил: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива». Если ко мне кто-то недовольный подойдет, я отвечу: «Давайте выйдем на улицу. Там что, все выражаются шекспировскими и чеховскими оборотами?».
— Как обыграли русские ругательства в казахском варианте?
— У нас возникла проблема с переводом. Потому что этот русский сочный мат очень сложно передать. Поэтому в некоторых местах мы просто оставили, как есть. Когда героиня говорит: «пошел в ж…» или «б…ь», мне кажется, это всем понятно. Меня в Екатеринбурге тоже Коляда спросил: «Почему вы мат не перевели?». А я говорю: «Николай Владимирович, помните, как одна ваша героиня в пьесе «Манекен» спрашивает у другой: «А что ты материшься?» — «А чтобы тебе понятнее было». Так и в нашем случае. Вы думаете, наш петропавловский зритель без перевода не поймет, что такое «пошел ты в ж..?». Насчет Брейгеля я не знаю, а это сразу поймет.
Картина Питера Брейгеля «Слепые» — одна из режиссерских находок Булата Абдрахманова. Распечатанные на небольших листочках репродукции раздаются перед спектаклем зрителям. И завершается все действо сценой, имитирующей картину художника. Герои, принимая позы брейгелевских слепцов, начинают спотыкаться об мертвого ангела, которому до этого никто из них не помог.
— Мы с Олегом Анатольевичем (автором пьесы «Down-Way» — авт.) переписывались, чтобы он дал письменное добро на постановку. И я его пригласил на премьеру. Уже позже мы сидели в редакции журнала «Урал», где он работает главным редактором. Пили чай. И он сказал: «Честно, Булат, я боялся идти. Потому что мои пьесы столько ставят. Иногда такое показывают, что больно становится. Я редко стал ходить». Но нашей постановкой он остался доволен. Когда после представления зал встал и начал аплодировать, он тут же, как есть — не в костюме и галстуке, а в простой клетчатой рубашке и джинсах — вышел на сцену. Мне актеры потом рассказывали: «Мы не поняли, кто это. Цветов не несет. Зачем какой-то непонятный мужик на сцену поднялся?». И только когда он первого, второго, третьего обнял и поцеловал, все догадались, что это автор. У нас-то так не принято. Мы ждали, что автора, как положено, торжественно пригласят на сцену, и он выступит с речью. Но у них в театре всей этой шелухи нет. А на следующий день после премьеры Олег признался мне за чашкой чаю, что Брейгель один из его любимых художников.
— Вы проецировали ситуации пьесы на собственную жизнь?
— Да. Когда я только начал над ней работать, у меня случился приступ, я заболел. Меня возили на «скорой» шесть раз и не могли поставить диагноз. В итоге оказалось, что это аппендицит. Он получил осложнение. Я пролежал в больнице очень долго. И много чего повидал. Я слышал, как медсестра кричала на больного: «Идиот, ты что, не видишь, утка под тобой, а ты куда помочился!». Сколько в нас зла и жестокости. Мы готовы убить друг друга. После больницы, находясь еще под впечатлением от того, что там происходило, я начал репетировать. Помните, в пьесе тоже есть сцена с медсестрой. Она ведь, как и все остальные, бросила ангела на обочине и уехала.
Кстати, роль медсестры фестивальному жюри особенно понравилась. Ее хвалили, когда режиссеру вручали за спектакль специальный приз от Николая Коляды.
— А что с ролью ангела? Он у вас лежит на сцене просто как мешок с картошкой?
— Вот я вам сейчас все расскажу, а потом будет не интересно. Ну, хорошо. Это не мешок с картошкой. Это манекен. Я долго думал, как подать ангела. Ведь он чист. В его глазах не должно быть истории, социальности. У одного актера лицо злое, у другого доброе, у третьего ехидное. У ангела все эти черты надо убрать. Он как белый лист бумаги…
Получается, что, работая с уральской «чернухой», петропавловский режиссер все-таки порядком ее облагородил. Если в оригинале покалеченный ангел перепачкан грязью, он «встает на четвереньки», «блюет» и «харкает кровью», то в казахстанской версии всего этого безобразия нет. Точно также Булат не рискнул вывести на сцену Бога, который по авторской задумке должен приезжать вместе с дьяволом на раритетном автомобиле. Булат считает, что Бог — это слишком свято, чтобы кому-то из актеров доверить его изображать.
— Эротическую сцену с женихом и невестой вырезали? («…Автомобиль начинает раскачиваться на рессорах, всё быстрее и быстрее. Незнакомец привстал на локоть, поднимает голову, смотрит. Автомобиль качнулся последний раз и замер. Пауза. Открывается дверь, выходит жених, подходит к колесу, писает, застегивает ширинку»).
— Да. Потому что там и без того всего достаточно. Мы так сделали в начале, что понятно, чем они занимались в автомобиле. Где-то я убирал, чтобы не было злоупотребления этими сценами. Иначе внимание зрителя переместится на подобные яркие моменты. А главная мысль может уйти. Зритель-то у нас это любит. Если показать обнаженных девиц, то из всего спектакля только их и запомнят. А ведь важно и саму суть еще протолкнуть.
— Как вы лично относитесь к тому, что делают уральские драматурги?
— Они пишут о совершенно простых людях. Там не ни гамлетов, ни принцев — ничего подобного. Зато есть кондукторши, медсестры, какие-то учителя в сельских школах, заведующие клубами, инженеры, слесари, сантехники. Там все диалоги построены на простой речи, добавлен этот мат, за который Коляду в свое время сильно ругали. Ругали-ругали, но потом поняли, что он ведь написал про техничку, которая действительно пропадает, или про санитарку, которая тыркается-тыркается и не знает, как прожить на свою копеечную зарплату. Уральская драматургия содержит в себе некую безысходность, декаданс.
— Вы эту безысходность все-таки немного смягчили.
— Не знаю, как другой зритель, но я чернухой быстро наедаюсь. То есть на мой вкус это не та пища, которую можно принимать каждый день.
В Караганде «Down-Way» покажут 18 октября в Казахском драматическом театре. Постановка будет идти на казахском языке с синхронным переводом на русский. Начало спектакля в 18.30.
Соблюдайте правила, принятые на нашем сайте.
Всего на сайте опубликовано 63824 материалов.
Посетители оставили 247081 комментариев.
В среднем по 4 комментариев на материал.
на мой взгляд, этот уральский драматург со своей чернухой — сам Капитан Очевидность. Ничего нового из спектакля где технички матерятся, зритель не вынесет. А выступать в роли правдоматкоруба, а ля «носителя соли жизни» — так это уже мы проходили в лихих 90-х с беспринципным девизом «хочешь жить умей вертеться». Результат такого духовного обнищания налицо.
Karagndinec
12 октября, 2011 в 00:10
Не знаю кто и что выносит. Но думаю, что надо сначала увидеть, а потом говорить. А беспринципный девиз не остался в 90-х, он и сейчас имеет место быть. Нарду хоть классику подавай, он все равно ничего не вынесет. У нас в городе люди в театре не разбираются. Они побегут лучше на эстраду. Надо посмотреть. Думаю, найду время.
Ринат
12 октября, 2011 в 22:12
круто… не уж то у нас театр появился…. хоть что то интересное… не такое как все у всех…
jake
15 октября, 2011 в 00:13