Праздник карагандинской цензуры

Ох и непростая жизнь была у первых карагандинских цензоров! Поначалу их не очень-то уважали. Местные власти попросту не считались с требованиями идеологического надзора за печатью, которые предъявлял центр. Первопроходчикам цензурного дела приходилось бороться не только за свои привилегии, но иногда и за зарплату. Люди не горели желанием идти на эту должность. Ответственность большая, вплоть до уголовной — а условий никаких. Алма-Ата требовала регулярных отчетов по вымаранным и исправленным абзацам. Но вычитывать материалы зачастую было некому.

Без цензурного ведомства Казахстан живет всего лишь 30 лет. Не так уж и много, особенно если учесть, что временной отрезок, когда люди получали только тщательно отфильтрованную информацию, гораздо длиннее. В Караганде областное управление по делам литературы и издательств появилось в первые годы после возникновения города в степи. И если бы в период перестройки этот специфический орган не упразднили, нынешней весной карагандинские цензоры отмечали бы 80-летний юбилей.

Совершенно секретно

К 1943 году в карагандинском Обллите числился 21 штатный сотрудник и еще 13 человек работали по совместительству как районные уполномоченные. При этом в области выходило всего 26 газет. Казалось бы, нагрузка небольшая. Однако со своими обязанностями цензоры не справлялись. Районные газеты зачастую выходили без предварительного просмотра. Виной тому были местные власти, которые не воспринимали вычитку газет всерьез. Они вроде бы и выполнили приказ Совета народных комиссаров — отправили вылавливать идеологические проколы самых проверенных, политически грамотных партийцев, чьи кандидатуры в обязательном порядке одобрялись чекистами. На самом же деле спокойно вычитывать тексты надежным товарищам не позволяли. Поскольку все райуполномоченные были ответственными работниками райкомов и времени на цензуру у них просто не оставалось. Они то проводили важные совещания, то уезжали в длительные командировки. Обллит бил тревогу: некоторые газеты по несколько месяцев выходили без предварительного контроля, а уполномоченные существовали лишь формально. В результате большинство областных газет раскрывали на своих страницах государственные и военные тайны. Например, карагандинский «Ленин тун» привел цифровые данные об уменьшении конского поголовья, а «Карагандинская коммуна» рассказала о переподготовке командиров запаса.

Между тем цензорская работа требовала большой концентрации внимания и солидного практического опыта. Цензор должен был знать около трехсот перечней и циркуляров — документов с предписаниями о том, чего нельзя пропускать в печать. Существовал, к примеру, список авиационных заводов, которые разрешалось упоминать, список командиров воинских частей и список аэродромов. Все сведения, помимо утвержденных, оглашению не подлежали. Кроме того, постоянно поступали указания по поводу отдельных фактов. Так, 19 декабря 1936 года начальник Главлита КазССР Джабасов телеграфировал всем начальникам обллитов: «Всякие сведения об опытах сбрасывания собак с парашютом, о хождении людей под водой в облегченных специальных приборах в открытой печати публиковать ЗАПРЕЩАЕТСЯ».

Доступ ко всем этим материалам был строго ограничен. На всех документах Обллита стоял гриф «Секретно». Москва требовала, чтобы каждый цензор сидел в отдельном — изолированном — кабинете с несгораемым шкафом и телефоном. Все вычерки и правки тоже были засекречены. Цензор даже не имел права выкинуть свой черновик или использованную копирку в общее мусорное ведро. Эту макулатуру, как и изъятую из библиотек и магазинов запрещенную литературу, надлежало тайно сжигать.

На местах же к государственным секретам относились гораздо проще. Зная это, начальник Главлита Николай Садчиков рассылал из Москвы предостережения своим подчиненным. В качестве дурного примера он приводил два случая, имевших место в Башкирской АССР. Там один из райуполномоченных по своей наивности снимал копии с секретных документов и оглашал на учительских конференциях, какие книги подлежат изъятию. А его коллега однажды поручил библиотекарше уничтожить книги, написанные врагами народа, и та сожгла их публично.

Слово о подразделении Игореве

«Районные комитеты… считают, что уполномоченным может работать всякий, — жаловался начальник карагандинского Обллита в 1943 году. — Например, 15 декабря 1941 года цензором газеты «Кызыл Кенши» (Карсакпай) был утвержден Рыспеков Мукуш — помощник секретаря РК КП/б/. Мотивируя тем, что он занят, Рыспеков вел вредную практику цензорского контроля… Разрешительные номера и штампы передавал сотрудникам редакции, и они газету выпускали сами. 20.03.1942 г. Рыспеков был освобожден как необеспечивший контроль. Вновь назначенный уполномоченный был призван в армию. После чего назначили снова Рыспекова…, который еще больше развалил работу. Секретные документы и перечни по охране тайн в печати держал в беспорядке. При передаче им документов в наличии не оказалось дополнения к перечню на военное время. О чем, как только мне стало известно, был оформлен материал и передан прокурору и НКВД».

Товарищ Рыспеков, видимо, просто не хотел заниматься несвойственным ему делом. Беда была в том, что многие работники органов цензуры не имели не только высшего, но и среднего образования. Главным требованием было безупречное классовое происхождение. Однако малограмотные пролетарии часто не справлялись с задачей. Некомпетентность цензоров доходила до курьезов. Хрестоматийный пример с одним таким уполномоченным от сохи превратился в байку. При чтении полосы армейской газеты, на которой упоминалось «Слово о полку Игореве», цензор вычеркнул слово «полку» и написал «подразделении». Это было связано с тем, что в целях соблюдения военной тайны ограничивалось оглашение количества действующих военных соединений.

Другой анекдотичный случай, обсуждавшийся по всему СССР, имел место как раз в Казахстане. Так, начальник Главлита КазССР Баймурзин 10 августа 1939 года писал: «Отдельные уполномоченные делают совершенно необоснованные вычерки, не составляющие никакой государственной тайны. В газете «Прииртышская правда» цензор вычеркнул строку: «Слесарно-механической мастерской облместпрома требуется квалифицированный токарь для работы на револьверном станке». Револьверный станок — это обыкновенный станок, и никакого секрета не составляет. Почему он называется «револьверным», можно найти в энциклопедии».

Цензорский паек

В областном управлении работали гораздо более квалифицированные специалисты. Но вместе с уровнем образованности росли и их запросы.

«На местах с нами мало считаются, — жаловался начальник карагандинского управления товарищ Вазяк. — Одним из больных бытовых мест у нас является то, что я и мой цензор живем от места работы за 8-10 километров, и особенно в зимнее время это связано с поездкой на поезде… Что очень неудобно, так как большая часть нашей работы проходит в ночное время. Неоднократные обращения в исполком горсовета результата не дали. Исполком облсовета Обллит не считает своим подотделом и работой цензуры не интересуется.

Что касается других вопросов, то и говорить не приходится. Если требуется кому-нибудь из работников обувь или что другое, то добиться очень трудно и почти невозможно. К столовой партактива прикреплен лишь один начальник, остальным работникам отказали. Все работники, кроме меня, получают 400 граммов хлеба и больше ничего».

В другой раз Вазяк писал: «По положению цензоры должны иметь изолированную комнату, которая до сих пор не предоставлена. Газету приходится читать в цехах типографии, стоя на ногах».

Революционная бдительность

Качество цензуры определялось количеством вычерков, сделанных цензорами в материалах СМИ. В предвоенные годы среди них даже устроили социалистическое соревнование. Карагандинские цензоры бросили вызов своим акмолинским коллегам. И с гордостью отчитывались, что за 1942 год сделали 40 вычерков и исправлений в заметках и статьях.

Замечена стилистическая ошибка в газете «Большевиктык ту» Улытауского района за 30 мая 1943 года. Было напечатано: «Курсанты первого Туркестанского пулеметного училища, ОСЕМЕНЕННЫЕ историческим первомайским приказом товарища Сталина…, шлют вам боевой привет». «Здесь сказывается безграмотность редактора, который не подумал, что у нас искусственно людей не осеменяют, а приказ товарища Сталина может только воодушевлять советский народ, — отмечал цензор. — Слово «осемененные» здесь неуместно, так как звучит бестактно и даже вульгарно».

Был снят ряд негативных материалов. В одном из них рассказывалось о том, как пятеро шахтеров бежали с шахты, а перед побегом склонили на свою сторону 29 неустойчивых рабочих — в большинстве женщин, недавно мобилизованных в угольную промышленность. В другом сообщалось о хулиганах, которые испортили несколько высоковольтных кабелей. Был задержан весь тираж агитлистовок, сделанных по заказу карагандинской госавтоинспекции — из-за того, что там приводились «факты убийства автомашинами детей дошкольного и школьного возрастов».

Из газеты «За уголь» вымарали несоответствующий действительности абзац: «Великий поэт Некрасов однажды писал: «Актером можешь ты не быть, но уголь добывать ты должен».

Вместе с тем были и серьезные промахи. Проверяющие, наборщики и редакторы были в шаге от арестов. Так, в жанааркинской газете «Лениндык Жол» за 30 августа 1942 года в сообщении Советского информбюро слово «Ленинград» было напечатано как «ЛенинГад». А в «Социалистической Караганде» от 17 апреля 1942 года в заявлении советского правительства вместо «на преступное гитлеровское правительство» было напечатано «НЕПРЕСТУПНОЕ гитлеровское правительство». Случай обсуждался на бюро обкома. Материал был дан вторично в исправленном виде.

…Работа карагандинского цензурного ведомства вошла в колею только после войны. Подбирались кадры, устранялась текучка. Идеологических ошибок из года в год становилось меньше. Цензоры стали больше обращать внимание на пропуск запятых и грамматику. Пеняли на некачественную верстку. Или же укоряли за отсутствие заголовков: похоже, некоторые редакторы, перестраховываясь, предпочитали недоговаривать.

По материалам Государственного архива Карагандинской области