Ресурс карагандинских шахт исчерпан?

 Угольную отрасль хоронят уже много лет. Нерентабельность и грязь — две причины, чтобы забыть о шахтах во имя прибылей и спасения планеты. На что в таком случае рассчитывать Караганде, построенной на угле и для угля? Сколько лет еще могут протянуть наши подземные предприятия? Об этом «Новый Вестник» расспросил ветерана угольной промышленности Михаила Петракова, который много лет возглавлял специальный отдел угольного департамента, где хранились секреты карагандинского угольного бассейна.

— Михаил Сергеевич, дайте оценку, в каком положении сегодня находятся шахты Карагандинского угольного бассейна.

— Мы знаем, что у главного инвестора ОАО «АрселорМиттал Темиртау» 1 июля закончился 25-летний контракт с правительством Республики Казахстан на добычу угля, — рассказывает специалист. — Сейчас компания хочет работать еще 20 лет. Чтобы заключить новый контракт, компания должна отчитаться. И должна представить проект, утвердить его в государственных органах и приступить к осуществлению. Должно начаться строительство горизонтов. Это стволы, штреки — одним словом, целых комплекс выработок, которые необходимы для добычи угля. Но для этого требуются капитальные вложения. До тех пор пока этого не будет сделано, шахты останутся будто подвешенными в воздухе. На многих работать уже негде.

— Что вы имеете в виду?

— На сегодняшний день шахты «Абайская», «Тентекская» уже не имеют лав для добычи угля. И шахтеров раздают по другим шахтам. Чтобы построить лаву, не менее двух-трех лет надо. Заблаговременно этим не занимались. Поэтому сейчас шахта есть, а добывать уголь негде. По остальным шахтам то же самое. Например, на шахте имени Ленина скоро кончится мощный пласт Д6. А будет ли компания разрабатывать маломощные пласты, еще неизвестно.

— А есть, что разрабатывать? Уголь в недрах еще остался?

— У «АрселорМиттал Темиртау» запасов угля по той территории, которую им прирезали по контракту, хватит на сто лет. Это если добывать по 10 миллионов тонн в год, как они сейчас добывают. Но чтобы сейчас продолжать, необходимо было вкладываться. Компания этого не делала.

— Почему? Это же в ее интересах.

— А не вкладывала, потому что в 1996 году инвестор принял готовенькие шахты — с горизонтами и стволами, выстроенными советской властью на несколько лет вперед. Затраченные средства должны были отражаться на каждой тонне добытого угля, на его себестоимости. Но капитальные вложения в строительство остались в прошлом. Новый хозяин их не учитывал, снимал сливки. До 2010 года он вообще работал вольготно. Потом этот ресурс был исчерпан. Чтобы заново построить горизонты, требуются очень большие инвестиции. Причем не ясно, окупятся ли они.

— Почему же они могут не окупиться?

— Такова специфика. В СССР все шахты были планово-убыточными. Лишь на отдельных шахтах убытки были чуть меньше. Но уголь-то был нужен. Приходилось искать, за счет чего погашать убытки. Вспомните: у нас винно-водочная продукция давала 300 процентов прибыли, легкая промышленность также. Плановая экономика позволяла перераспределять средства между отраслями. Сейчас такого нет. А захочет ли капиталист вкладывать доллар, чтобы не получить его обратно? Когда «Миттал» пришел сюда, он взял высокомеханизированные предприятия. При СССР мы непосредственно подчинялись Министерству угольной промышленности. Все, что было новейшее в мире, было вложено в карагандинские шахты. Поэтому инвестор шиковал. Но советское наследие давно исчерпано. И что теперь? Надо государству подумать. Может быть, государственно-частное предпринимательство организовать. Кто будет вкладывать в строительство новых горизонтов? У нас на 1996 год по Карагандинскому угольному бассейну было 25 шахт и четыре разреза, 49 тысяч трудящихся. Инвестор принял лишь 15 шахт. Из них сейчас осталось только восемь и всего 13 тысяч трудящихся. Сегодня люди продолжают уходить, так как не видят перспектив. Потому что до сих пор не ясно, что же будет дальше. Однако Токаев создал Агентство по перспективному развитию и реформам. И я прошу через ваше издание, чтобы представители агентства приехали, собрали инженеров-проектировщиков и посмотрели, что компания за эти 25 лет сделала и что предстоит сделать, чтобы шахты работали, а не угасали с каждым днем.

— Токаев в последнем Послании скептически отзывался об угле, мол, это вчерашний день.

— В каком-то смысле так и есть. Я был на ЭКСПО в Астане. На зеленые технологии: солнце, ветер и воду весь мир ориентируется. Но сейчас реальность такова, что по миру всего 10 процентов производства отказалось от углерода. А что у нас? Мы пока не видели, чтобы плавка металла обходилась без коксующихся углей. Такой технологии я не знаю. Жирные угли являются основным спекающим компонентом современной шихты. Особенно хороши наши шахтинские угли. С ними выплавляют отличный чугун, получают высококачественную сталь. Вы вспомните, когда забастовка в 2017 году была, они уголь с Кузбасса привозили. Домна, если потухнет, если одну смену ее не разжигать, то ей конец, легче новую построить! Не будем забывать и об электроэнергии. 70 процентов электростанций в Казахстане работают на угле. Конечно, зеленые технологии — это будущее. Но пока они очень дорого стоят… Поэтому нам нужно четко понимать: инвесторы приходят и уходят, а мы остаемся.

— Судя по тому, что мы наблюдаем с 1996 года, инвесторам выгодно закрывать наши шахты, а не строить новые.

— Этой весной, 29 апреля, Лакшми Миттал был у Токаева. Сказал, что компания будет развиваться. Показал инвестиционную программу! Новых шахт, конечно, не появится. Им хотя бы существующие углубить. Чтобы через несколько лет можно было добывать уголь. Чтобы магнитка получала кокс с зольностью не более 10-12 процентов. А новая шахта требует капиталовложений. У нас есть «Саранская глубокая» — последний проект новейшей шахты. Но никто ее не начинал строить. Если и возьмутся, то уже не в наше время.

— Дайте прогноз, в каком году в Караганде закроется последняя шахта.

— Это нам с тобой назначен срок, которого мы не знаем. А у каждой шахты есть проект. Там написано: если будет добывать столько-то по такой-то схеме, хватит на 50 лет, или на 70, или на 100. А, например, такие шахты, как «Карагандинская» и «Стахановская», закрылись досрочно. Потому что после развала Союза нарушились взаимосвязи, исчезла потребность в их высокозольном, низкого качества угле. А в Шахтинске угли другие и шахты все новые. Там хоть сто лет разрабатывай. А потом можно еще прирезать поля — и дальше добывай. Тем более построены коммуникации — поверхностные, подземные! Я уверен, что Карагандинский угольный бассейн еще может возродиться. На самом деле, у нас такая же плачевная ситуация была где-то в семидесятые годы. Когда поменяли генеральных директоров, пришел один, который отставал от технической политики, при нем не хватало где-то 17 лав. Он в первый год социалистические обязательства не выполнил, на второй — на миллион тонн план провалил, на третий — больше двух миллионов. И так все развалил. Но ничего, выстояли. Сейчас мы наступаем на те же грабли, только уже при капитализме. Но не стоит унывать. Горная наука идет вперед. Постоянно появляются новые технологии. Приходит способная молодежь. Мир меняется на глазах. Уверен, наши внуки и правнуки увидят много нового — такого, что нам даже не снилось.