О том, что говорили высокопоставленные офицеры СС на Нюрнбергском процессе, советское руководство узнавало от юных девушек-переводчиц. Серафима Пономарева, живущая сейчас в Майкудуке одинокая пенсионерка, была одной из тех, кто в 1946 году первым услышал страшные и вызывающие свидетельства военных преступников. Всю жизнь она пыталась об этом забыть. На то был приказ партии. Серафима Григорьевна отвечала всем требованиям, предъявляемым к военнослужащим штаба советского командующего. Как и ее военные подруги, она не то что рассказать о засекреченных сведениях, поцеловаться без разрешения не смела. С высокими моральными устоями, но совершенно без романтики — такая женская доля выпала ей на войне.
— Не было у меня личной жизни. Не было, — вытирая слезы, рассказывает Серафима Григорьевна. — Нас было четыре подруги, и все вышли замуж без любви. Наверное, я никогда и не знала, что это такое — любовь. В Германии мы жили взаперти, как в клетке. Берлин — это мрачный город.
РОЗОВАЯ ВОДА
Серафима Григорьевна должна была жить в Москве. Там ее ждала успешная карьера, положение в обществе. Иностранным языкам она научилась у отца, сотрудника МИДа. На «отлично» училась в институте международных отношений. Казалось, билет в счастливую жизнь был у длинноволосой красавицы-студентки в кармане, когда весной 1944 года ее забрали на фронт. Пробивающимся в Европу советским войскам требовались грамотные переводчики.
Серафима Григорьевна попала в госпиталь штаба Первого белорусского фронта. На полях сражения не была, поняла, что такое война, когда в Польше их эшелон пустили под откос. Вчерашней студентке повезло, она ехала в последних вагонах, которые чудом избежали крушения. Еще одно яркое впечатление — река Висла, вода в которой была розового цвета от человеческой крови. Другое воспоминание переводчицы — о том, как стреляли «катюши» и «горели небо и земля».
А потом наступила весна 1945 года. Ночью 8 мая в штаб пришла телеграмма о том, что утром наступит день победы. И Серафима Григорьевна приехала в Берлин, чтобы остаться там на восемь лет.
— Мы увидели пустой город, — вспоминает она. — Местных предупредили, что приедут русские и будут всех убивать. Не было ни одного человека. Только из каждого окна висел белый флаг. Наш штаб остановился в районе Карлсхорста, заняв бывшее училище СС. Мы оставили вещи и тут же пошли спрашивать разрешения у нашего начальника Перегудова поехать посмотреть Рейхстаг. Дали нам маленькую машину «Виллис». Приезжаем мы, а там море трупов: немцы, французы, русские — руки, ноги, все перемешано. Санитарные команды еще не успели убрать тела. За каждую ступеньку шел бой. У нас были секретные данные: когда Сталину донесли, что занять Рейхстаг невозможно, он сказал: пускай будет уничтожена вся армия, но Рейхстаг должен быть взят. Там полегло столько людей, сколько погибло за взятие Берлина. Весь Рейхстаг был исписан мелом и кровью, не было живого места. Мы отломали куски штукатурки от стены и тоже написали, что «пришли из Советского Союза»…
Вернувшись к училищу СС, русские девушки увидели, что весь штаб стоит на улице, а из здания саперы выносят маленькие круглые коробочки, как из-под гуталина, — мины, заложенные капитулировавшим врагом. Когда все комнаты были обезврежены, там, где еще несколько дней назад жили начинающие нацисты, обосновался штаб советских войск. Там Серафима Григорьева впервые увидела маршала Жукова.
ЛЮБОВЬ МАРШАЛА
— 16 числа собрали всех, кто остался в Карлсхорсте работать, — продолжает ветеран. — Жуков дал распоряжение: никуда не отходить ни на шаг. Первым комендантом Берлина был Аркадий Петрович Берзарин — красивый такой генерал-полковник. Жуков ему приказал проверить, какие дома заминированы. Берзарин уехал и в этот же день погиб, ему подложили мину в машину, он взорвался посредине Берлина. Очень симпатичный был мужчина. С 1945 по 1952 гг. мы все время были на военном положении. Утром на работе отмечались12 человек, а после обеда — уже 11: одного убили. На всех крышах сидели снайперы, отстреливали русских. Жуков нас страшно ругал, даже матерился, чтобы мы не уходили без разрешения. Только дом — работа и больше никуда. В госпитале мы переводили для врачей, а в штабе — писали спецдонесения Сталину. О чем они были? Один пример приведу. Прислали в госпиталь одного лейтенанта работать рентгенологом. Он должен был поехать в Дрезден за оборудованием. Ждем сутки-вторые-третьи — его все нет. Значит, думаем, его убили. Мы пошли и вскрыли комнату, где он остановился жить. Там валялось его обмундирование и была записка: «Я не хочу служить русским». Он был литовец, перебежал на сторону американцев. Это же ЧП! Американцы привезли этого лейтенанта к нам через два месяца. Его этапом отправили в Советский Союз.
— Каким вы запомнили маршала?
— Жуков попал в немилость к Сталину. Потому что завел там себе молодого врача, любовницу. Красивая была женщина. Она работала у нас в госпитале. Он очень любил ее. А в то время ведь как было? Кто-то доложил о его моральной неустойчивости. Это была одна ошибка Жукова. Вторая заключалась в том, что Жуков распорядился вывезти станки со всех промышленных объектов в Советский Союз. Видно, Сталину не понравилось, что он принял это решение самовольно. И третья ошибка: Жуков распустил армию, разрешил мстить смертью за смерть. Было несколько случаев, когда наши солдаты заходили в дома и расстреливали стариков и детей, которые не успели попрятаться в лесах. Ужас, что творилось. Наши солдаты разболтались, находили и грабили винные погреба — пили и погибали по сто человек в сутки, вино ведь было отравленное. Мы все эти данные в сводках отправляли верховному главнокомандующему в Москву.
— Считается, что Жуков был безжалостным человеком. К вам лично он жестокость проявлял?
— К нам, женщинам, — нет. Он был, конечно, жесткий человек, требовательный. Но в душе, мне кажется, он был мягкий. Он даже разрешил однажды нам с подругой заказать туфли в американском секторе, где мы нашли сапожника. Жуков сказал: ну, пусть едут, хочется же девочкам одеться. И вот приехали мы туда, оплатили заказ, а на обратной дороге нас американцы забрали. На каком основании русские разъезжают по американскому сектору? Сутки держали в своей комендатуре. Пока за нами не приехали два офицера и не привезли обратно. Забрать свои туфли мы так и не смогли.
ФОБИЯ СТАЛИНА
Работая в одном здании с Жуковым, Серафима Григорьевна не раз слышала, как тот в разговорах со своими приближенными с раздражением отзывался о Сталине, обвиняя верховного главнокомандующего в напрасных жертвах, которые можно было избежать.
Но тогда в глазах девушки это никак не могло умалить непогрешимый образ советского вождя. И когда летом 1945 года в штаб сообщили, что верховный собирается на Потсдамскую конференцию и будет проездом в Берлине, молодая переводчица вместе со своими подругами были просто счастливы в предвкушении незабываемой встречи. Весь штаб стал готовиться к приему. Серафима Григорьевна в сопровождении солдат ходила по квартирам местных жителей, просила у них ковры, искала хорошую кровать. В гостиную комнату, где Иосиф Виссарионович должен был отдохнуть с дороги, привезли все лучшее, что только можно было отыскать в русском секторе Берлина.
— И какой же был итог наших стараний? Сталин очень боялся летать самолетом, всегда ездил поездом. И когда происходили пересадки, страшно боялся, что его убьют. Когда прибыл его состав, с вокзала убрали всех посторонних. Мы стояли поодаль. А мой будущий муж был командиром 137-го батальона, который охранял штаб. Он и другие офицеры окружили Сталина плотным кольцом, встав плечом к плечу и взявшись за руки. Муж потом рассказывал мне, что главнокомандующему предложили посмотреть Рейхстаг. Ведь все, кто приезжал в Берлин, стремились туда. А Сталин сказал, что не станет смотреть на столицу той страны, которая уничтожила 28 миллионов его людей. Так что в Берлине Сталин вообще нигде не был. Сел в машину и сразу уехал в Потсдам.
ЗАСЕКРЕЧЕННЫЙ ПРОЦЕСС
— О том, что было на Нюрнбергском процессе, я ничего рассказывать не стану, — начинает Серафима Григорьевна новую тему.
Международный трибунал в Нюрнберге единогласно принял решение об официальном издании всех документов процесса на четырех рабочих языках. Но на русском языке материалы еще долго не были опубликованы. Все оставалось под грифом секретности. Вот и Серафима Григорьевна, работая две недели синхронным переводчиком в зале суда, дала расписку о том, что никогда там не была и ничего не слышала. Свою неосведомленность ей приходилось затем долгие годы ежемесячно подтверждать, регулярно отмечаясь в КГБ.
— Был огромный стол, все они сидели за ним в форме СС, — продолжает собеседница. — Я видела их мельком. Ведь нам даже смотреть на них не разрешали. Мы переводили в отдельной комнате за ширмой по два часа. Я работала две недели — 260 свидетелей было опрошено. Рассказывали такое, от чего волосы дыбом вставали. Я переводила показания о табачной фабрике в Польше, на которой работали дети, привезенные из Советского Союза. Они делали там сигары для немцев. В цехах стояли большие коробки с песком на случай пожара от бомбежек. Кто-то их научил вместо табака засыпать в сигары песок. И когда разоблачили все это, заставили детей копать себе могилы. За один день убили 10 тысяч детей на этой фабрике…
— Что еще рассказывали эссесовцы?
— Ничего интересного: в основном о военных действиях и о том, кто начал войну. Они обвинили Сталина, будто он поспорил с Гитлером о том, кто окажется сильнее в этой войне. Вроде как Сталин знал, что будет война. Мы, конечно, были очень удивлены. И решили, что такого не может быть. Я подумала, что это ложь. Там вообще очень много говорилось гадости и неправды о наших войсках. О том, что во многих наших поражениях был виноват Сталин. По рассказам высшего немецкого командования я сделала вывод, что Гитлер как стратег был лучше, чем Сталин. Но где тут правда, а где ложь, будет разбираться история. А нас забудут.
МОЛОДОСТЬ БЕЗ ЛЮБВИ
На глазах у Серафимы Григорьевны совершались главные исторические события ХХ века. Но их ей велели забыть. Специальные структуры следили за каждым шагом всех служащих штаба, пытаясь контролировать чуть ли не людские мысли и чувства.
— Там прошла моя молодость, — с ноткой отчаяния в голосе восклицает женщина. — Идешь, бывало, по улице, с тобой только заговорит незнакомый офицер, а на работе уже интересуются: «А кто это к вам подходил?». Не помню ни одного случая, чтобы я с кем-то гуляла. Никогда ни с кем не встречалась. Нам не разрешали. Мы не ходили на танцплощадку, не целовались. Нас никто никогда не обнимал.
— Как же вы поняли со своим будущим мужем, что любите друг друга?
— А мы не любили, многие девчонки так выходили замуж. Мы просто решили расписаться. И послали свои документы в Москву за разрешением. Нас тщательно проверяли: кто мы такие, здоровы ли мы. Я медицинскую справку в своем госпитале получила. С этим было строго. Ведь в Германии тогда мораль была совсем не та, что в Советском Союзе. Наши солдаты гуляли с немками. И очень много появилось венерических заболеваний. У нас в Карлсхорсте даже открыли госпиталь специально для венерических больных. Там попадались мужчины-немцы. И нас водили туда переводить. И вот перед нами, молодыми девчонками, их поставят и разденут догола. А у них, извините, прямо гной течет. Так нас предупреждали, чтобы мы ничего себе не позволяли. Но у нас и мыслей подобных быть не могло.
Москва разрешила Серафиме Григорьевне выйти замуж за Александра Ивановича Пономарева, они поселились в отдельной квартире на окраине Берлина. А в 1952 году семья вернулась на родину. Не успела Серафима Григорьевна защитить диплом в своем институте, как ее супруг получил новое назначение — на Курильские острова. Тогда она объявила, что подает на развод: везти вслед за мужем двух маленьких детей на край света женщина отказалась. Военное руководство пошло ей навстречу и заменило Курилы Казахстаном. В 1969 году Александра Ивановича отправили организовывать Карагандинский гарнизон.
— Потом я уже привыкла: у меня было двое детей, были обязанности. Я прожила с ним сорок лет. Он был очень серьезный, хороший — муж как муж. Материально я была очень хорошо обеспечена. Сейчас у меня внуки, правнуки. Для них я живу. А своей личной жизни у меня не было, к сожалению. В заключение хочу сказать вот что: 10 лет назад умер мой муж, и я осталась без жилья. Прислали другого командира части, нашу квартиру забрали. А мне деться было некуда. И я 10 лет жила с дочкой. Не хочу жаловаться. Но осталась какая-то обида…
Сейчас Серафиме Григорьевне уже 83 года. Живет отдельно в социальной квартире на «Голубых прудах». В ее распоряжении одна казенная комната. На стене висит большой портрет супруга в военной форме. На стул накинут ее парадный пиджак с наградами. Хозяйка собирает журнальные вырезки с черно-белыми фотографиями военных лет. Хочет вместе с внуком сделать альбом об истории Великой Отечественной войны. Почетное место в коллекции занимают фотографии, рассказывающие о жизни маршала Жукова, о его женах, любовницах и дочерях. Подборка военных вырезок Серафимы Григорьевны как бы уравнивает значение событий государственной важности и личные истории участников войны.
Соблюдайте правила, принятые на нашем сайте.
Всего на сайте опубликовано 64067 материалов.
Посетители оставили 247098 комментариев.
В среднем по 4 комментариев на материал.
Спасибо за интересную статью.
А её героине долгих лет жизни…
55
15 мая, 2009 в 21:51
Жуков Георгий Константинович
С марта 1946 главнокомандующий Сухопутными войсками и заместитель министра Вооруженных Сил СССР. В том же году отстранен от должности И. В. Сталиным. С июня 1946 командующий войсками Одесского, с 1948 — Уральского ВО.
Странный снимок сделан в Берлине в 1948 году.Жуков, что специально приехал в Берлин сфотографироваться на фоне достижений народного хозяйства.
16 июня 1945 года Берзарин погиб в автокатастрофе на перекрёстке Шлоссштрассе и Вильгельмштрассе (ныне Ам-Тирпарк и Альфред-Ковальке-Штрассе) в берлинском районе Фридрихсфельде (нем. Friedrichsfelde), передвигаясь на мотоцикле в составе конвоя грузовиков.
Дальше больше, залез посмотреть список 15 советских девушек-переводчиц на процессе.??????????
Несуразиц, типа «137-го батальона», в статье очень много.
А был ли мальчик?
SLEEPY
15 мая, 2009 в 22:41
Потрясающая история! Живая легенда рядом с нами, хочется просто постоять рядом с этим человеком, выразить своё восхищение и пожелать Серафиме Григорьевне еще подольше пожить и рассказывать правду о том , как это было. Уйдут эти люди и все, будут только фильмы-мифы и пафос!
читатель
16 мая, 2009 в 00:02
Вот вот. О несуразицах. «А вокруг рейхстага трупы немцев, ФРАНЦУЗОВ, русских». Французы откуда взялись? А что простые переводчицы писали сводки в ставку Верховного главкома? «А на всех крышах снайперы, русских отстреливают» С Грозным не попутали, случайно. К воспоминаниям нужно относиться критически, память штука коварная…
Карагандинец
19 мая, 2009 в 20:42
Человеческая память-очень хрупкая и избирательная вещь. Вспомните ситуации,когда вы собирались в компании со старыми знакомыми и начинали вспоминать события пятилетней давности или более отдаленные во времени. И я думаю у многих были моменты, когда путались в датах, именах и т.д. А тут прошло уже более шестидесяти лет. Так что те нестыковки, которые заметил уважаемый SLEEPY, вполне объяснимы (если они действительно имели место быть). Может быть Серафима Григорьевна и неточно называет некоторые даты, но сути дела это не меняет. Уважение и восхищение вызывает подвиг ее поколения советских людей. Это они победили мощнейшую в мире германскую военную машину, на которую по сути работала вся Европа. Они отстроили нашу общую страну после войны.
И плодами их трудов пользуемся сейчас мы, их внуки и правнуки. Среди читателей НВ наверное есть и ветераны. Поэтому такой вопрос к редакции : неужели трудно было номер, вышедший перед 9 мая, снабдить поздравительной шапкой? Большинство газет вышли с таковыми. А вы-нет. В чем причина?
И еще, кто у вас придумывает заголовки к газетным статьям? По моему мнению, заголовок к этой статье-по меньшей мере бессмысленный, если не сказать глупый.
Вилли Блейк,английский шпион
20 мая, 2009 в 02:29