Имевший успех в Лондоне спектакль показали на карагандинской сцене
Декорации на сцене создают уютную домашнюю обстановку: книжный шкаф, столик, семейные фото на нем, на кухне горит свет. В квартире двое: немолодые уже мужчина и женщина. Их диалоги удерживают внимание зрителя, заставляя улыбаться и плакать в течение почти двух часов. Они — главные герои пьесы по произведению известного казахстанского писателя Дулата Исабекова «Транзитный пассажир».
На прошлой неделе этот спектакль показали на сцене театра имени Сакена Сейфуллина. Эта пьеса переведена на русский и английский языки. В прошлом году ее демонстрировали в Лондоне. «Транзитный пассажир» имел большой успех у британского зрителя. Мы спросили у режиссера и художественного руководителя театра имени Сейфуллина Дуная Еспаева в чем же, по его мнению, секрет популярности этого спектакля?
— На Западе уже все смотрели-пересмотрели, — говорит Дунай Еспаев. — Что там только не вытворяют: они и голыми на сцену выходят, и в воде плескаются. Все это у них уже есть. А просто спектакля на вечные темы нет. В Лондоне этот спектакль ставил местный театр, в нем играли знаменитые британские актеры. Успех был действительно большой. Я работаю над этой пьесой второй раз, в первый раз я ее поставил в 2012 году в России в городе Омске. Потом я с тамошним театром ездил на международный фестиваль «Мир Дулата Исабекова». Он был посвящен этому знаменитому казахстанскому писателю и драматургу. Спектакль ставили на разных языках и на сценах разных стран. Но спустя три года я решил приехать в Караганду, чтобы поставить его на родине на родном языке.
Нам удалось побывать на репетиции. Пустой зал с креслами, накрытыми белым полотном. Из темноты периодически раздается голос режиссера. «Обнимайтесь так, чтобы интрига оставалась, когда занавес опустится. Чтобы зритель думал: что же они будут дальше делать, неужели в постель отправятся?» Или: «Куда подевалась бутылка из-под вина, почему реквизит не готов?»
Пьеса «Транзитный пассажир», как отмечает Дунай Еспаев, не одномерная. Она о том, как совершенно чужой человек может стать самым близким, о поздней любви, но в то же время в ней есть и метафизическая сторона: рассуждения о вечном.
По сюжету потрепанные жизнью герои Зейнеп и Айторе совершенно случайно пересекаются. И выясняется, что в их судьбах очень много параллелей.
— В старой квартире, хрущевке, живет женщина, недавно вышедшая на пенсию. Она чувствует себя, словно на необитаемом острове, — рассказывает Дунай Еспаев. — Раньше у нее все время была работа, не хватало времени для личной жизни. Дети у нее есть, но они не с ней. Старший сын работает на Сахалине, второй сидит в тюрьме за то, чего не совершал. Младший сын искал счастливой жизни, женился на девушке из богатой семьи и живет у ее родителей на птичьих правах. И вот неожиданно в жизни главной героини Зейнеп появляется транзитный пассажир. Оказывается, он жил здесь 20 лет назад. Она сначала не хочет его пускать. Но потом они начинают разговаривать и понимают, что у них есть что-то общее. У него жестоко убили сына, у нее сын сидит, а дочь когда-то изнасиловали.
Трагические судьбы Айторе и Зейнеп раскрываются зрителю постепенно. Параллельно нарастает влечение между ними, которое выражается в робких объятиях, неловких фразах и движениях.
— Айторе не может сразу раскрыться и рассказать о смерти своего сына. И говорит о нем как о живом, — рассказывает Дунай Еспаев. — Но потом он непроизвольно раскрывает душу. Его сын умер из-за друзей. Айторе должен был стать министром, но его соседи и друзья начали писать письма с клеветой, и он не получил места. А его сын где-то услышал, как сосед хвастался, что лишил Айторе министерского кресла. Он стал таскать этого соседа за шкирку, говоря, мол, ты же друг, как ты мог так поступить. За это впоследствии сына Айторе закатали под асфальт в буквальном смысле. Осталось только полтела и удостоверение личности. Увидев это, жена Айторе сошла с ума. Ему пришлось увезти ее в Якутию, где жил его университетский друг. Потому что на родине, ходя по асфальту, она каждый раз слышала скрип костей сына. Но и на чужбине мать каждый день ходила по улицам и искала вторую половину тела своего сына. Однажды она заблудилась в полярном буране, и ее даже не смогли похоронить по-человечески. А почему вернулся Айторе? Потому что он уже стар и хочет умереть на родной земле.
— Какую мысль вы как режиссер вложили в свою интерпретацию спектакля?
— Я хотел поговорить на тему: что должен сделать человек, чтобы оставаться человеком? Оказывается, нужно быть стойким, пройти определенную жизненную школу и продолжать лелеять надежду. Когда надежда умирает, умирает и человек.
— Современный театр любит нестандартные ходы. Вы не сторонник такого подхода?
— Режиссура в данном случае традиционная, здесь нет никаких современных экспериментов, — говорит Дунай Еспаев. — В то же время это достаточно сильная драматургия. И она не однозначна. Это не советская драматургия, где все ясно и понятно, а в конце приходят хорошие люди и говорят: «Ай-яй-яй, ребята, вы плохо поступили, давайте жить дружно». Здесь не знаешь, что дальше будет, потому что все построено на психологии. И здесь все полностью зависит от артиста. Если он врет на сцене, то ничего не получится. Я старался ставить артистам задачу таким образом, чтобы они были искренни. Мой педагог — народный артист России — говорил, что артисты и режиссер должны писать роман жизни своих героев со сцены. Если ты не понимаешь судьбу своего героя, значит, роман не получится.
— А у вас сложилось? Были ли трудности в работе с артистами?
— Очень сложно было, потому что многие артисты, особенно старшего поколения, привыкли работать по системе Станиславского. А здесь идет микс разных систем. Принцип Станиславского заключается в полном перевоплощении. То есть артист должен забыть обо всем, что вне роли. Но есть такой момент: когда артист слишком вошел в роль, он может перестать думать о партнере, о зале. В любом случае должна оставаться некоторая отстраненность от образа. Артист должен знать, что он на сцене играет кого-то. А если ты вошел в роль и не можешь выйти, то это уже патология.
— Наверное, настоящий артист всегда на грани?
— Да, совершенно точно, артист всегда на грани между жизнью и смертью на сцене. И он должен играть так, будто это его последняя роль. Опять же по Станиславскому зрителю должно быть все понятно. А я предпочитаю оставлять некую недосказанность, чтобы люди поняли что-то уже дома, чтобы они дочувствовали сами. Поэтому у меня много пауз. Чтобы зритель не сидел умиляясь: «Ой, как красиво». А чтобы он нервничал: «Почему она молчит, почему так долго крутит в руках что-то». Потому что в жизни мы не делаем все картинно, мы задумываемся, поступаем нелогично.
— Я заметила, что актер, играющий Айторе, споткнулся о стул на сцене. Это умышленно?
— Понимаете, спектакль часто рождается во время сдачи. Мекен Кисыков, который играет одну из главных ролей, имеет очень серьезные проблемы со зрением. Поэтому я и роль под него сделал. Я сказал: не надо этого стесняться, наоборот, выводите на первый план то, что вы плохо видите. Это подчеркнет то, как пережитые трагедии сказались на его здоровье.
В финале спектакля Айторе покидает Зейнеп, чтобы сесть на самолет. Сдерживавшая эмоции во время прощания женщина, вдруг начинает исступленно рыдать. Ее весьма трогательно пытается утешить сын. В конце концов мать и ее ребенок находят потерянное когда-то взаимопонимание.
— Можно сказать, что Айторе стал неким подобием святого Кыдыр-ата для этой семьи, — говорит Дунай Еспаев. — Знаете, в казахской мифологии Кыдыр -ата приходит в дом в образе странника, и те, кто впустит его, получают благословение. Поэтому в семье Зейнеп все вдруг становится хорошо после его ухода.
Дунай Еспаев любит заканчивать свои спектакли эффектными мизансценами, в которых обязательно зашифрован какой-либо символ. На сей раз на заднем плане появился белый парусник, на который взошел Айторе, рядом с ним пожилая женщина.
— Эта женщина его мать, я ведь говорил, что он вернулся в Казахстан умирать, — объясняет Дунай Еспаев. — И это как бы парус надежды на будущую жизнь после смерти. Мы не знаем, как там все будет выглядеть, я увидел образ парусника, на котором уплывает Айторе. Мы все транзитные пассажиры, мы все в гостях. Просто надо прожить эту жизнь так, чтобы впоследствии суметь попасть на желаемую станцию.
Соблюдайте правила, принятые на нашем сайте.
Всего на сайте опубликовано 66309 материалов.
Посетители оставили 247282 комментариев.
В среднем по 4 комментариев на материал.
Блинн… Мне кажется, очень хороший спектакль, очень надо посмотреть. А ещё будет?
mancubus
30 ноября, 2015 в 16:41
Да, спектакль еще идет
дана
30 ноября, 2015 в 19:00
Я так молила — позови,
Но ты молчал,
Я так молила — удержи,
Не удержал.
Я твой транзитный пассажир,
Меня, увы, никто не ждал,
Ты был транзитный мой вокзал.
Ирина Аллегрова
(с)
30 ноября, 2015 в 21:01
Это не советская драматургия, где все ясно и понятно, а в конце приходят хорошие люди и говорят: «Ай-яй-яй, ребята, вы плохо поступили, давайте жить дружно».
Очень примитивное высказывание о советской драматургии, не ожидал такое услышать от художественного руководителя и режиссера театра. Советская драматургия по достоинству оценена во всем мире за многогранность, неповторимость и переплетение всех жанров. Советская драматургия это и М. Булгаков «Дни Турбиных»,это и пьесы Погодина,это и Всеволод Вишневский и Афиногенов, это поэтическая, лирическая интонация К. Симонова, сатирическая А. Корнейчука, углубленный психологизм Л. Леонова. А господин Еспаев всё это так легко принизил и упростил. Нехорошо.
Р.К.
30 ноября, 2015 в 21:33
Булгаков крут, но вот советский ли он?, — это примерно как Солженицын советский писатель — вроде бы советский, а вроде бы и нет.. Со всеми перечисленными не знаком (кроме К.Симонова, но с его драматургией не знаком), но почитал Википедию. Насчёт «по достоинству оценена во всем мире» очень сильно загнуто. У большинства среди кучи пьес про Ленина, колхозы, и пр. есть одна-две, которые пару раз показывались в Париже и пару раз в Берлине. Это не «оценка во всём мире». «По достоинству оценена во всем мире» — это, например, Чехов, Шекспир, Брехт, и т.п. Когда не один-два раза где-то в Париже показали, а когда идёт во всём мире, каждый сезон, и независимо. А когда так — это просто мир испытал некоторый интерес, не более. И тогда получается, что «советская школа драматургии» это нечто трансцедентное. Либо это продолжение российской школы, как у Булгакова и пр., либо про Ленина и партсобрания, никому в мире особо неинтересное. Правда, можно аффтаров понять. В те славные времена, персоналий которых вы перечислили, творческую жизнь приходилось совмещать с жизнью общественной. Например, травить кого-то неугодного. Того же Булгакова, допустим. И почти все эти люди, уверен, если не занимались этим прямо (как, скажем, Авербах, послуживший в «Мастере и Маргарите» прототипом критиков Латунского и Лавровича, или Маяковский, послуживший прототипом Иуды) — то уж точно, пока другие занимались травлей, сидели в зале, молчали, и хлопали. А потом возможно приходили к тому же Булгакову и говорили «блин, извини, я был сёдня на тусе насчёт тебя, сам понимаешь, но специально хлопал тихо, тыж мне друг».. Сложно в такой обстановке писать вещи, рассчитанные на весь мир.
mancubus
01 декабря, 2015 в 09:21
Ну спорить с человеком, знакомым с советской драматургией по википедии я не буду, тем более что все знают вашу ненависть ко всему советскому, русскому и особенно Путинскому.
Советская драматургия имела конечно идеологическую окраску и свои стандарты и векторы. Тем не менее она не была настолько примитивна и трафаретна, как ее определил режиссер Еспаев. Не стоило бы плеваться на достижения ушедшей страны и эпохи, тем более что противопоставить своё пока что нечего.
Р.К.
01 декабря, 2015 в 11:07
Да какая там драматургия? Мы, как оказалось, жили очень круто и не по средствам! Сам бы в жизни не поверил, но тут один товарищ именно об этом вчера сказал… Вот это драматургия, жить лучше всех и не знать об этом!
Ушлепок
01 декабря, 2015 в 08:42