Солист музкомедии получил премию в миллион тенге

Миллион тенге получил солист театра музыкальной комедии Вячеслав Лепницкий. В этом году Союз театральных деятелей Казахстана признал его лучшим в номинации «Оперная партия». И отдал премию «Енликгул» («Эдельвейс»). Круглая сумма, телевизор, грамоты и сделанная под золото статуэтка достались карагандинскому тенору за парию Альфреда в опере «Травиата» Джузеппе Верди.

Церемония вручения проходила в Алматы. И отличалась тем, что финалистов определяли с помощью лотереи. Организаторы пояснили, что им трудно сделать выбор среди уже прошедших основной тур участников. Поэтому сначала всех претендентов наградили телевизорами. А в самый ответственный момент решили довериться судьбе.

— Стоит ведущий Сергей Погосян,  держит три конверта, — рассказывает Вячеслав. – Для вручения премии вызвали заслуженную артистку Розу Джаманову (первую руководительницу Союза театральный деятелей, — авт.). И вот она подходит, тянется за первым конвертом. А конвертик бумажный, и он наклоняется. Представляете? Я вам клянусь, наклоняется конверт! И она берет второй. В этот момент в голове проносится мысль: «Вот, наверное, мой был первый, как не повезло!». Я себя уже настроил на то, что уеду с телевизором. И очень был этому рад. Тем временем Роза Джаманова вытаскивает вкладыш из второго конверта и читает: «Лепницкий Вячеслав». Все так хорошо сложилось! Какое совпадение! Тут подошли люди, медаль надевают, руку жмут. А я не знаю, как реагировать, где обещанные деньги. Растерялся на сцене. Я, конечно, не рассчитывал на главный приз. Эта моя первая крупная награда.

— Теперь Альфред Жермон станет вашей любимой партией?

— Можно сказать и так. Вообще, для Верди очень сложно подобрать голос. Если все делать именно так, как задумывал композитор. Допустим, считается, что партия Виолетты для трех голосов. То есть там очень сложные верха, насыщенные обертонами низа и плотная середина. Подходящих голосов мало. Но моя коллега Анна Беспалова с этой партией справилась. И, в принципе, то же самое с партией Альфреда. В ней много благородного драматизма. А я не могу сказать, что мой голос этот драматизм приобрел. Мне только 28 лет. И голос у меня еще молод. В этом, наверное, была сложность. А если ты начинаешь искусственно драматизировать, тебе очень тяжело вылезти потом на верха.  Баланс очень сложно соблюсти. На днях у меня была премьера «Севильского цирюльника». Это Россини, уже другая эпоха: барокко, все ажурное, с фиоритурами. Опера, казалось бы, для тенора написана. Хотя тенор Россини никогда не будет петь Верди. Потому что можно исполнить себе голос.

— А вы поете?

— А я пою. Обе партии, слава богу, мне легли. То есть пришлись по голосу. Сложности были в том, что мы месяц готовились. Это ежедневная трехчасовая голосовая занятость. Вообще, желательно хотя бы месяц отдохнуть перед оперой. Но сроки всегда поджимают. А у нас еще идет текущий репертуар. Театр музкомедии универсален. С утра я мальчик Кай из «Снежной королевы». А вечером Альфред. А ведь еще нужно понять, что трогает зрителя в твоей партии, чего в ней не хватает. Потому что мы продаем воздух. Кроме эмоций и впечатлений люди ничего из театра не выносят. Поэтому все надо успеть. Мы буквально бегом передвигаемся по театру. Но в этом тоже своя прелесть. Единственное, что можно пожелать творческому человеку – быть востребованным в своей специальности. Выходной для меня – это мука, я начинаю ходить по квартире. А в будни дни постоянная спешка. Утром принимаешь ванну, бежишь на работу и думаешь, как больной, что у тебя урок, надо распеться. И начинаешь щупать связки, проверять резонаторы. А там еще кафель – акустика хорошая. Но я стараюсь не беспокоить соседей.

— Вы еще и преподавать успеваете?

http://katmk.kz

— В колледже искусств у меня пять студентов. Занятия длятся по 45 минут. Но после них я будто разгрузил вагон. У педагога должно быть хорошее ухо. Ты должен быть все время в напряжении. Потому что в рот человеку не залезешь, не настроишь его связки. А мышцы работают певческие, которыми в жизни в обычных разговорах мы не пользуемся. Когда я слушаю человека, ощущаю своей гортанью, как ему можно помочь. Это называется «попугаичьи связки». Человек поет, а ты чувствуешь, где ему мешает. Там, где зажим, у меня начинает першить. Это как болезнь. Ведь иногда охота расслабиться и просто послушать.

— А как вы пришли к оперному пению? Родители сдетства муштровали в музыкальной школе?

— Один раз со своей соседкой я пришел в театр. Мне было тогда 11 лет. По-моему, это был бенефис Светланы Михайловны Непомнящей, работала у нас в театре такая актриса. И все. После этого ни одного спектакля не пропустил. Я просто влюбился в этот мир. Мне хотелось за кулисы. Мне казалось это чем-то запредельным. Я никогда не забуду тот день, когда первый раз сидел сбоку на первом ряду. А родители были против. У нас в родне все водители, бухгалтеры. А тут что попало – артист. Что это за профессия? Однако теперь мои родственники ходят на спектакли. Интересно же посмотреть, что там наш Славик делает. И, как волонтеры, приводят других, знакомых знакомых. Так очень многим людям я привил любовь к театру.