Слава и нары

В Пришахтинске есть улица Зуева-Ордынца. Кем был этот человек с двойной фамилией? Современная молодежь вряд ли сможет правильно ответить на этот вопрос. А ведь тридцать-сорок лет назад его книги издавались тысячными тиражами. Наши родители, бабушки и дедушки зачитывались остросюжетными повестями и научно-фантастическими романами Михаила Зуева-Ордынца. При этом многие даже не догадывались о том, что популярный писатель, один из основоположников приключенческого жанра в советской литературе, много лет жил и работал в Караганде.

Конечно, добровольно Михаил Ефимович, коренной москвич, вряд ли бы поехал на ПМЖ в казахскую степь. Однако его согласия никто не спрашивал. Молодой писатель был арестован в самом расцвете своей литературной карьеры. Его сослали в лагеря и на 19 лет заставили замолчать. Так что автор, по собственному признанию, в конце концов почувствовал, что разучился писать. Но, несмотря на искалеченную психику и до крайности подорванное здоровье, он смог на закате жизни встать в строй правильных советских писателей, и вновь был обласкан властью.

Гимназия побоку

Родился будущий писатель в семье обувщика, который очень хотел дать своему сыну хорошее образование. Он собрал дома

Михаил Зуев-Ордынец в Караганде, 1967 год.

богатую библиотеку и отправил ребенка в лучшую — Ломоносовскую — гимназию. Но вскоре умер. И, чтобы продолжить обучение, Михаил вынужден был летом подрабатывать на заводах. Там гимназист завел приятелей, благодаря которым учебу в итоге забросил. «Время настало веселое, боевое, огненное, — записал он позже в своей автобиографии. — Тут уж не до учебы… Я гимназию побоку. Подчистив метрики, записался добровольцем в Красную Армию».

Вчерашнему гимназисту не хотели доверять оружие, говорили: мал еще. Но тот добился-таки своего. Так в 1918 году начинались приключения, перетекшие позднее в советскую беллетристику. У Михаила Ефимовича была бурная молодость. Получив легкое ранение, он вернулся в столицу — на артиллерийские курсы командного состава. После чего пошел на повышение. «Годы, когда я командовал батареей, были для меня самыми тяжелыми, — вспоминал писатель. — На мои необмозоленные плечи 19-летнего командира легла полная ответственность за жизнь сотен людей, от моих знаний, воли, силы характера зависело выполнение боевых заданий. А какая там воля у безусого мальчишки!»

Как бы то ни было, полная опасностей жизнь пришлась Михаилу Ефимовичу по душе. И даже после демобилизации он не стал искать себе тихое место — устроился уездным начальником милиции Тверской губернии. Боролся с самогонщиками, конокрадами, уголовниками. «Я носился с моими милиционерами по уезду. Были и засады, и перестрелки, и погони», — читаем в автобиографии писателя.

Прощайте, погоны

А однажды начальник милиции написал очерк об одной из своих жестоких схваток с бандитами на хуторах. И отнес свое первое литературное творение в редакцию уездной газеты «Наш край». С этого момента все в его жизни изменилось. Редактор расхвалил статью и переманил Михаила Ефимовича к себе в газету. Милицейские погоны начальник не раздумывая поменял на репортерский блокнот. Начал писать все подряд: городскую хронику, отчеты с конференций, фельетоны и критику в рубрику «книжная полка». И тут он понял, что нашел, наконец, свое дело, в котором сможет полностью реализоваться. Михаил Ефимович был счастлив. Даже несмотря на разнообразные неприятности. Однажды во время очередной поездки в глухой угол уезда на связь с селькорами он был крепко избит «сынками кулаков». А в другой раз в селе Коломенском в него даже стреляли из обреза. «Выяснилось, что стрелял псаломщик, наученный попом. Священнослужитель рассвирепел на меня за мои заметки в московскую газету «Беднота» и журнал «Безбожник», — отмечал Зуев-Ордынец.

Впрочем, о синяках и лихих пулях, полученных от классовых врагов, репортер сильно не переживал. Воодушевленный коммунистическими идеями, с верой в Ильича он продолжал писать про юных атеистов, революционеров, красноармейцев. Отправлял свои опусы на столичные литературные конкурсы и занимал первые места. А потом подался в Ленинград.

1932 год. Михаил Ефимович (справа) в казахских степях.

Купив билет на поезд, он взял с собой лишь портфель с рукописями, полпачки махорки, смену белья и 44 копейки. Благо в городе на Неве его уже знали. Михаил Ефимович сразу устроился в журнал «Резец». Так в 1925 году начался его путь к славе. Позже он поступил в Ленинградский институт истории искусств. В то время Зуеву-Ордынцу приходилось несладко: он учился и параллельно занимался сочинительством. На сон оставалось не более четырех часов в сутки. Но оно того стоило. В 1932 году молодого автора приняли в Союз писателей СССР.

Приключения продолжаются

В то время Михаил Ефимович впервые посетил Казахстан: в составе геологической партии, искавшей медь, он жил под Павлодаром. О чем написал несколько очерков. В одном из них речь шла о предводителе бандитской группировки по кличке Джамбата-динамит, который сначала обстреливал геологов, а потом признал советскую власть, сдал в милицию басмаческую одиннадцатизарядку и пошел работать в шахту.

В другом рассказе описывались жуткие метели. Геологи натягивали тросы между своими палатками, чтобы в пургу никто не потерялся. Однако люди все равно пропадали. Потом геологов переселили в дома, которые начальник партии вынужден был принять без полов. Его руководство возмутилось такой недоработкой. Тогда главный геолог телеграфировал в Ленинград: «Срочно высылайте почтовыми посылками паркет, ибо из-за бурана досок для застилки полов доставить из Павлодара не могу». А в какой-то период геологам перестали перечислять зарплату. Они голодали несколько месяцев. До тех пор, пока одна из скважин не дала кусок чистого халькопирита — медно-колчеданной руды, напоминающей самородное золото. Тогда начальник пошел на хитрость: отвез это «золото дураков» начальнику банка и таким образом выбил финансирование для своей партии.

После Павлодара Зуев-Ордынец продолжил путешествовать. Бывал в сибирской тайге, в каракумских песках, на белорусских болотах и в ямальской тундре. Ходил пешком, ездил на лошади, на верблюде, на оленях и собаках, летал на самолете и плавал на пароходе. И везде находил сюжеты для своих произведений. «Приключенческие вещи — мой любимый жанр», — признавался автор.

Арест

1933 год. Михаил Зуев-Ордынец в своей ленинградской квартире.

Но вскоре увлекательные приключения закончились. Удача вдруг отвернулась от молодого авантюриста. В его жизни неожиданно началась черная полоса. Весной 1937 года он вернулся из своей поездки по Уралу и весной же, в ночь с 8 на 9 апреля, был арестован органами НКВД как «англо-финский разведчик».

Что послужило поводом для ареста, теперь уже сказать сложно. Известно, что, будучи советским писателем, Зуев, однако, не был согласен с «генеральной линией» партии. И когда оставался наедине со своим дневником, нередко откровенничал. Он писал эпиграммы на Сталина. Ругал своих коллег: «Никогда литература не была подлее, услужливее, развращеннее, чем сейчас. Советский режим растлил, запугал, закупил ее и сделал своим подголоском. Не литература, а дрозд насвистанный. Отдаю должное, дрозд поет неплохие умные песни, но односторонние, он поет только «за», а попробовал бы он петь «против». Отсюда очень плохая особенность. Появилась масса дроздов фальшивящих, масса писателей, которые ценят свой талант, как проститутка свое тело».

Но как чекисты узнали о тайных мыслях писателя? Некоторые исследователи предполагают, что Зуев имел несчастье потерять свой портфель с дневником, который вскоре попал «куда следует». Однако сам Михаил Ефимович это не подтверждал. Много лет спустя, уже живя в Караганде, он написал о том, что его дневник был изъят при обыске.

Убийцы

10 месяцев писатель просидел в ленинградской следственной тюрьме, в народе известной как «Шпалерка». О страшных условиях тюремного содержания и пытках на допросах Зуев-Ордынец рассказал в своей повести «Дело №179888».

«…Рассчитана камера была на четырех арестованных, а набивали в нее по двадцать-тридцать человек, а под конец моего заключения дошло до сорока. …Не скрою, камера напугала меня, когда в ночь с 9 на 10 апреля 1937 года за мной лязгнула решетчатая дверь. На меня в упор смотрели угрюмые, мрачные люди. Грязно-серая тюремная бледность лиц, клочкастые бороды, разбойничьи какие-то или пиратские, а головы по каторжному коротко острижены. Вот они: шпионы, диверсанты, террористы, убийцы из-за угла, злейшие враги Советской власти! Боже мой, но почему же я-то здесь? Чего мне ждать от этих тварей? Не сразу, правда, но все же очень быстро я узнал, какие это «твари» и «злейшие враги». Молоденький, первого года службы, красноармеец обвинялся в контрреволюционной агитации: в полковом клубе, подойдя к карте Испании, он в сердцах выругался: «Вот черт, у Франко территории больше, чем у наших!». Старый печник из Тосно спустил с лестницы приглашенного на свадьбу дочери гостя, уполномоченного НКВД, безобразно напившегося и безобразно пристававшего к невесте. Значит — террорист. Профессор-японовед ходил в шпионах: он несколько раз бывал в Японии и женился на японке. Она тоже сидела на Шпалерке…»

1931 год. В молодости Михаил Ефимович много путешествовал.

Чтобы выбить из подследственных признания, их заставляли по несколько суток неподвижно стоять вытянувшись в линию. Или устраивали «баню»: надевали тулуп и на несколько часов оставляли у батареи отопления. К Зуеву следователь применял иные методы: яростно колотил по голове первым томом Большой советской энциклопедии.

Подследственный не сдавался, фамилий не называл и протоколов не подписывал. Однако это ему не помогло. Как явствует из воспоминаний писателя, следователь сам сочинил все, что требовалось, — о том, что Зуев был участником контрреволюционных сборищ, где читались оголтелые антисоветские стихи, где восхвалялся фашизм, где хором провозглашали: «Хайль Гитлер!»

Один из современных российских историков, исследуя документы по «делу писателей», пришел к выводу о том, что «Зуев виновным себя признал полностью». Сам писатель указывал в своей повести на то, что его дело было сфабриковано без его участия. На Колыму его сослали без суда. И только уже прибыв в Сибирь, он узнал, что постановлением особой тройки был приговорен к десяти годам исправительно-трудового лагеря за контрреволюционную агитацию.

Медаль

О том, как валил тайгу, подвергался унижениям и десятками хоронил погибших товарищей, Зуев-Ордынец пишет немного. Видимо, воспоминания о пережитом причиняли ему боль. После Колымы Михаил Ефимович сидел в Карлаге. Там встретил свою будущую жену, высланную из Ленинграда.

Освободившись, Зуев-Ордынец пытался вернуться к писательскому труду. Отправлял небольшие рассказы в разные издательства. Но даже бывшие друзья сухо или высокомерно писали ему отказы. Автор остро переживал. И чуть было не совершил самоубийство. От петли его спасла супруга. Благодаря ее поддержке после полной реабилитации в 1956 году Михаила Ефимовича восстановили в правах. Ему вернули членский билет Союза писателей СССР. И снова стали печатать в столичных журналах.

Здоровье писателя к тому времени было сильно подорвано. На лесоповале он заработал туберкулез и болезнь сердца. Но, несмотря на недуги, как в молодые годы, рвался путешествовать, собирать материал для литературного творчества.

«В тот год я работала бухгалтером строительного управления №3, — рассказывала уже после смерти мужа Регина Зуева-Ордынец краеведу Юрию Попову. — Зимой 1955 года управлению поручили сформировать караван с техникой, строительными материалами, продовольствием  и еще многими нужными вещами для новоселов. Предстояло весь груз и самих новоселов, а их было человек сто, забросить в Егиндыбулакский район в урочище Аркалык. Подготовительный период проходил на глазах у Михаила Ефимовича. Загорелся он поехать. Врачи были против, но он сбежал. Приютил его в машине сам начальник управления».

Та поездка в караване целинников по чудовищному весеннему бездорожью была исключительно тяжелой. Но писатель снова был счастлив. Вернувшись, он написал повесть «Вторая весна». Рассказал о том, как молодые энергичные целинники едут осваивать новые земли. Они влюбляются, спорят, смеются и регулярно вытягивают из грязи застрявшие машины. Заканчивается повествование немного печально: один из энтузиастов, не выдержав дороги, умирает. И кто-то из целинников предлагает товарищам положить безжизненное тело на капот ведущей машины автоколонны. Чтобы покойный первым увидел целину.

Писатель с любимым псом Бобкой, которого в шутку называл «приемным сыном».

«Вторая весна» вернула Михаилу Ефимовичу утерянное 20 лет назад положение. Он получил медаль «За освоение целинных и залежных земель». Союз писателей предлагал ему квартиры в Москве и в Ленинграде. Но здоровье писателя становилось все хуже. Переезда он бы не перенес. И остался в Караганде. К тому времени супругам уже дали квартиру на бульваре Мира.

Зуев-Ордынец до последнего не переставал писать. Вел дневник, в котором отмечал свои наблюдения за погодой и результаты футбольных матчей. Много публиковался в «Индустриальной Караганде». Так, поздравляя читателей с новым, 1967 годом, он просил их быть более человечными: уступать в автобусах места бабушкам и не рваться к магазинным кассам без очереди. А еще писатель укорял фанатов команды «Шахтёр»: «Разве не тяжело смотреть, как на стадионе наши болельщики, особенно «принявшие внутрь», бросают на футбольное поле поллитровки, метя в судью, или «обкладывают» игрока, промазавшего по воротам противника?»

…1967 год был последним для Михаила Ефимовича. В декабре его не стало.