Карагандинских учителей научили пренебрегать отчетами ради детей

Карагандинским учителям объяснили, в чем разница между тупым зазубриванием и развитием. Посоветовали не гнать программу, а творчески огибать ее. Научили не бросать детей ради отчетов, а пренебрегать писаниной — ради детей. В Караганде провели серию мастер-классов легендарный ученый, создатель гуманной педагогики Шалва Амонашвили и его сын Паата. У наших учеников появилась надежда: теперь, возможно, оскорблений, истерик и криков в школах города станет немного меньше.

Удивительно, но большинство собравшихся на семинаре учителей не могли ответить на, казалось бы, простой вопрос: что такое развитие? Наши педагоги рассуждали о том, что для развития ребенка нужно грузить информацией. Чем больше страниц школьник заучит и чем четче заученное оттараторит – тем выше будет как его рейтинг, так и рейтинг учителя. В ответ гости из Грузии терпеливо доказывали, как жестоко ошибаются карагандинские педагоги.

Метеоритный дождь

Спеша к «Шалкыме», где проходила встреча, участники семинара шутили: мол, детям у Амонашвили даже оценки не нужны, никто их не шантажирует, не третирует, но каким-то чудесным образом они сами собой дрессируются. Да так, что обгоняют отличников из школ с традиционным подходом к обучению. В чем секрет?

Суть гуманной педагогики собравшимся объяснил Паата Шалвович, который в детстве был «подопытным кроликом» для психологических экспериментов своего отца, а сегодня, идя по его стопам, добился больших успехов на учительском поприще. Он очень убедительно рассказывал, что главное в обучении – это умелое использование детских страстей. Что следует идти по течению детской природы, а не против него. Нужно просто создать благоприятную среду – и тогда все способности, заложенные в ребенке, раскроются без особых усилий. Так, например, если от рождения приставить к ребенку иноязычную няньку, он сам собой заговорит на ее языке. А если с младенцем будут общаться несколько взрослых – один на английском, другой на русском, и третий, к примеру, на казахском – малыш станет трехъязычным.

— Сразу после рождения в голове у ребенка открывается большой институт лингвистики, — говорил Паата Шалвович. — Туда набирают ученых, академиков. И с шестимесячного возраста они усиленно записывают, все, что слышат, раскладывают по полочкам. Идет очень мощная работа. Где-то в два-три года ученые начнут уходить на пенсию. В четыре-пять лет даже половины не останется. И получается парадокс. В годовалом возрасте наиболее сильно открывается речь, а мы считаем, что в этом возрасте с ребенком говорить особо не о чем. Это же несмышленыш, что он там поймет. Но, основываясь на законах развития, если мы начнем учить детей новому языку в школе, когда способность к обучению языкам уже не раскрывается, потребуются неимоверные усилия, чтобы мотивировать ребенка. Все равно — станет учить язык десятилетний ребенок или взрослый человек — будет тот же тяжелейший труд. А в годовалом возрасте никто вообще никаких усилий не прикладывает!

Но если предметнику все-таки приходится учить ребенка в школе, гуманная педагогика предписывает прежде всего влюбить его в себя, сделать все для того, чтобы он почувствовал себя взрослым и захотел преодолевать трудности. Для этого педагог должен владеть элементарными навыками общения с детьми. Паата Шалвович привел в пример случай, произошедший недавно в селе Бушети, где находится усадьба Амонашвили, представляющая собой педагогическую лабораторию:

— Летом в одной группе был мальчик Максим десяти лет — очень резвый шалун. Мама на третий день попросила о помощи. Рассказала, что Максим делает нечто странное: берет камешки, подбрасывает и подставляет голову. А вокруг другие люди. Иногда эти камешки сыплются на детей, а иногда — даже на взрослых. У нее самой не получалось поговорить с сыном и убедить его не делать так больше. Я поинтересовался, как она говорила с ребенком. Вот, что сказала мать: «Максим, что это такое? Зачем ты делаешь такую глупость? Объясни немедленно!» В ответ Максим не вымолвил ни слова. Тогда я выбрал момент и подошел к мальчику. Общение с ребенком должно начинаться с восхищения. Поэтому я сказал: «Максим, ты такой интересный парень. Можно я буду твоим другом?» Мы пожали руки, обнялись, поговорили о пустяках. За две минуты общения наша дружба окрепла. И тут я спрашиваю: «Максим, я недавно заметил, ты играешь в какую-то игру с камушками. Мне очень интересно с тобой поиграть». Мы нашли укромное место, где много гравия. И он начал подбрасывать, стараясь при этом увернуться, чтобы камни на голову не попали. Я тоже подбросил. А после, зная, что Максим очень хочет получить ощущение того, что он взрослый, сказал: «Максим, мне нужна твоя помощь. Я не понял сути игры». И тут Максим без проблем все рассказал. Оказывается, он видел мультфильм: на землю посыпался метеоритный дождь. Максим решил, что надо быть готовым к этому. И нашел способ тренировки. Я восхитился еще раз. И тут же за моим восхищением последовало воспитание. Я сказал: «Какой ты добрый, мужественный человек. Ты это делаешь, чтобы потом помочь другим людям, чтобы научить их тому, как выжить при метеоритной катастрофе». Это ему понравилось. Конечно, о таком он пока не думал. Но я его дорисовал. И попросил: давай будем тренироваться отдельно, чтобы случайно наши метеориты на посторонних не посыпались. Вскоре после этого разговора ко мне пришла его мама. Она удивилась: «Что вы Максиму такое сказали? Он перестал подбрасывать камни».

Торжественные похороны

Шалва Амонашвили рассказал, что работает с детьми с 1951 года. За эти годы он чего только не перепробовал, пытаясь отказаться от общепринятого подхода, основанного на запугивании.

— Где-то в семидесятых я осознал, что дети — это особое явление, — говорит он. — Их можно понять не только материалистически, но и духовно. С тех пор я ищу четвертое измерение для подхода к детям. Конечно, было тяжело. Если бы все сразу получилось, педагогика была бы очень простой вещью. Здесь нужен опыт, причем творческий. Я был в поиске, вместе со своими коллегами. Постепенно открывались разные методы и подходы. Пока мы стоим на понимании, что ребенок — это духовная сущность. Это понимание помогает нам расширять программу, определять личностный подход, чтобы в школе было больше тепла, чтобы отношения были нормальными.

Карагандинским учителям Шалва Александрович привел в пример московскую коррекционную школу №200. Туда отправляли трудных детей, на которых учителя ставили крест.

— Я сам не знаю почему, но 15 лет тому назад мне дали это коррекционное заведение, предназначенное для заброшенных детей.  Нам потом так объяснил начальник: если ваша гуманная педагогика на что-то способна, докажите. И мы доказали. Хотя не думали, что все так быстро получится. Но вначале мы нанимали учителей гуманной педагогики, еще не зная, с кем придется работать. 25 августа нам это объявили. И все учителя тут же разбежались — в Москве работу всегда найдешь. У нас остались только двое. А через пять дней школа открывается. Вы же понимаете, что такое пропустить уроки 1 сентября. Мы по знакомым ходили, по домам – уговаривали вернуться. Так собрали группу людей. Я два года работал с этими учителями, семинары проводил, умолял, просил. После уроков по ночам приглашал к себе домой, ставил столы и стулья, разыгрывал сценки: что сказать, как стоять перед классом, даже, как одеться. Проводил с ними уроки дуэтом. Учителя постепенно окрепли. Это как виноградная лоза: если не прикрепишь тут же рядом палку, лоза не будет развиваться. Мы много работали с самими детьми, внушали им веру, помогали бросить курить. Была двухгодичная терпеливая работа без криков. Спустя два года появилась комиссия. Месяц проверяющие ходили по классам, меня выгоняли. Мы долго ждали, боялись, что же будет. Потом они собрали учителей. И спросили: «Какая это школа?» — «Коррекционная», — ответили мы. – «А где дети, которые тут учились – из детских домов, те, кого выгнали из других школ?» — «Они все здесь, выпуска еще не было». Проверили списки — точно. Понимаете, в чем дело? Проверка показала, что наша коррекционная школа вышла на уровень обычной школы. «Как вы это сделали?» — интересовались проверяющие. Как мы им ни объясняли, что такое гуманная педагогика, они ничего не поняли. Но дали нам справку, что у нас обычная средняя школа. Тогда мы сняли табличку с надписью «коррекционная» и тут же во дворе школы все вместе ее торжественно похоронили! В школе №200 мы осуществили гуманную педагогику во всех классах.

Дети пишут учебники

Шалва Амонашвили давал карагандинским учителям практические рецепты, позволяющие развивать в детях логическое мышление, наблюдательность, смекалку, жажду к знаниям. Искусство учителя заключается в том, чтобы во время образовательного процесса, принудительного по своей сути, создать у детей иллюзию свободы.

— Ребенок теряет чувство принуждения — ему хочется быть на уроке, — объяснял Шалва Александрович. – Я захожу в класс и говорю: «Не знаю, как вести сегодня урок». «А почему?» — удивляются дети. «Откройте учебник на 35 странице, пожалуйста. Там стихотворение видите? Вы сначала его прочитайте. А потом я вам скажу, почему не могу урок провести». Дети открывают, читают. «В чем дело? Стихотворение как стихотворение».  А я сокрушаюсь: «Понимаете, по программе я сегодня должен задать вам это стихотворение на завтра. Но как я могу его вам задать? Оно слишком легкое. Вот ты уже сама пишешь стихи, а ты так прекрасно декламируешь! А у тебя такой вкус, когда мы стихотворение обсуждаем!» И так я к каждому обращаюсь. «А это стихотворение, — говорю, — ниже вашего уровня. Но я должен вам его задать. Что мне делать? Не знаю». Загоняю детей в тупик. Они должны мне подсказать. И они начинают размышлять, они свободно мыслят, высказывают свои идеи. Это и есть развитие. Урок уже подходит к концу. А мы все обсуждаем. Дети свою судьбу решают. Они мне помогают. Автору учебника помогают. И, в конце концов, выдвигают идею — ту, ради чего я все это затеял. И один говорит: «Мы сами выберем стихотворение. Выучим это ради вас и то выучим». А другой говорит: «А мы перепишем выбранное стихотворение и вклеим в учебник, а завтра придем со своими страницами». Мне этого и нужно было! Для этого я и создал тупик! Тут я восхищаюсь: «Надо мне было самому до этого додуматься!» Что после такого урока произойдет в семье? Мама скажет: «Садись, учи». А ребенок что ответит? «Мама, у нас есть сборник стихов? Ах нет? А вы что, стихов не читаете?» И они пойдут за сборником к соседям или в магазин. Это ребенок затеял свой образовательный процесс! …Учитель гуманной педагогики — не тот, кто стандарт выполняет. Этого мало. Это тот, кто ломает стандарты, чтобы породить новые. Каждые пять-восемь лет стандарты меняются. А кто открывает новые стандарты: я и открываю. Учитель гуманной педагогики — открыватель завтрашней школы. Несколько детей мне подарили свои учебники.  У некоторых вклеено по 10-12 страниц. Они спрашивают: «А можно мне туда написать свое стихотворение, свой рассказ?» — «Конечно! Пожалуйста!» — «А сколько авторов у учебника? Два? Напишите туда и мою фамилию. Третьим буду». Один ребенок станет соавтором учебника литературы, другой – учебника математики. Дайте детям спокойно думать! Подойдите к каждому. Одному помогите, другому — дайте намек, третьему задачу усложните. Ведь как сегодня построен наш обычный учебник по математике? Дается десять однообразных примеров, чтобы ребенок в конце концов понял, как эта задача решается. А зачем десять давать? Возьмем один пример. Но не для того, чтобы решать. А чтобы найти способ решения! И тогда ребенок придумает самые сложные задачи…

Обласкайте педагога

Сидящие в зале слушатели реагировали по-разному. Кто-то безудержно хохотал, кто-то плакал. А кто-то скептически поджимал губы. Как быть гуманным и учить детей свободе, если сам ты не свободен? Если из ГорОНО постоянно давят, требуют заполнять кипы документов. Но Шалва Александрович знает, как вести себя с чиновниками. Он убежден, что ни в коем случае нельзя ущемлять интересы детей в пользу бюрократии. Однажды завуч московской школы №200 пожаловалась директору, что у нее совсем нет времени на уроки: надо срочно писать отчет. Тогда Шалва Александрович предложил ей бросить это бумагомарательство и отослать прошлогодний отчет. А потом – если кто-то подмену обнаружит, просто извиниться: перепутали, мол.

— Отправили. Приготовились. Ждем. Но в ответ ни гу-гу. У них до сих пор лежит этот прошлогодний отчет. Какой вывод я из этого делаю? Если эти отчеты все равно никто не читает, зачем меня заставляют их писать? А если кто-то их читает, тогда почему ко мне не звонят и не говорят: «Поправьте, пожалуйста, работу. Вы упустили любовь к детям — нет в вашем отчете никакой любви. Усильте, пожалуйста, любовь, доброту!»

Заговорив о любви и доброте, Шалва Александрович вспомнил советского педагога Василия Сухомлинского, который приходил в школу самым первым, вставал у порога и встречал ласковым словом каждого – и маленького двоечника и МарьИванну. «Будешь тут ласковым, — пожимали плечами сидевшие в зале директора. – Они же опаздывают» — «Мои хорошие, никогда не ищите оправдания тем делам, которые у вас не состоялись.  Ибо причины только в нас. Опоздал учитель — пожмите ему руку, чтобы завтра не опаздывал. Помогите ему, обласкайте, дорисуйте учителя. И завтра он ради дружбы с вами придет вовремя».

— Как вы думаете, реально ли воплощение ваших идей в современных казахстанских школах?

— Не будем спешить. Ибо самое консервативное явление — это наше сознание. Перед вами лежит нечто хорошее, но вам хочется старое и плохое. Потому что хорошее требует перестройки сознания. А нам ох как не хочется этим заниматься. Доживем до понедельника. Сейчас тут присутствовали учителя из Караганды. Они пойдут в свои школы. Маленькое тепло войдет в их уроки, больше улыбок будет. Разом, революционно, образовательный мир перестроить нельзя. Будет землетрясение. Перестройка тут требуется штучная….