Построят ли на Балшахе АЭС — мнение эксперта

Иллюстративное фото: tengrinews.kz

Вчера в стенах ЭкоМузея проходила лекция на тему «Правда и мифы о радиации», где спикером был Дмитрий Евгеньевич Калмыков. Он один из первых, кто был в Чернобыле, когда произошла авария на АЭС в 1986 году. А сейчас он является директором по развитию Карагандинского областного Экологического Музея и делится своими знаниями и опытом с подрастающим поколением. Нам Дмитрий Евгеньевич рассказал о своем отношении к строительству АЭС на озере Балхаш, а также поделился воспоминаниями о деталях чернобыльской аварии.

— Нужна ли Казахстану ядерная электростанция?

«Этим разговорам уже более 25-ти лет. То, что такой вопрос обсуждается так долго — это неплохо. На Балхаше предлагают построить АЭС не потому, что это хорошее место, а потому что 40-50 лет назад во времена СССР там хотели построить угольную электростанцию и уже сделаны различные фундаменты, котлованы, исследования и т.д. И главное это то, что там есть вода, которая помогает охлаждать ядерный реактор и что тоже не хорошо для окружающей среды, так как вызывает тепловое загрязнение и для животных это плохо.

— Это будет безопасно?

Жизнь показывает, что время от времени атомная энергетика приносит больше вреда, чем пользы. Достаточно вспомнить Чернобыль в 1986 или Фукусиму в Японии в 2011.

Мое личное мнение в том, что атомная энергетика — это сложная вещь, к которой человечество еще не готово. Мы можем это построить, но не можем предвидеть и предотвращать аварии. Пока АЭС работает нормально — она типа «белая» и «пушистая», но если она выходит из строя, то все ее положительные стороны перечеркиваются на бесконечное время вперед, — проще говоря навсегда. Например, вокруг Чернобыля люди уже не будут жить никогда.

Если расположить станцию на Балхаше и она сломается, то все озеро придет в негодность, так как в озеро впадают реки, но из него ничего не уходит. И все что попадает в Балхаш, остается там навсегда».

— На Ваш взгляд, будет ли построена Балхашская АЭС?

«Я думаю, что вся последняя атомная волна — это лоббирование «Росатома» для того, чтобы продать свою продукцию и привязать к себе Казахстан на десятки лет вперед. У нас самих нет возможности ни эксплуатировать, ни обслуживать АЭС. На моей памяти начиная с 90-х годов — это 4 или 5 активное обсуждение строительства. Я надеюсь, что это обсуждение, как и в прошлые разы, тихо заглохнет перед лицом экономических, политических и санкционных трудностей.

Также плохо, что нет фактической информации. Даже я, как эксперт, не могу высказывать мнение о том, чего нет. Государство не опубликовало ни одной официальной бумаги, в которой написаны реальные планы, характеристики и так далее. Сейчас есть только общий вопрос: «Вы за атомную энергию или против?». Это то же самое, что обсуждать: «Вы за нефть или против?». Непонятные вопросы — непонятные ответы».

— Вы были на Чернобыльской АЭС на следующий день после аварии. Кем Вы там были и чем занимались?

«Я служил в 40 км от Чернобыльской станции и когда произошла авария, я вызвался добровольцем, так как в армии скучно, а хотелось приключений. А тут такой шанс! В армии по специальности я был специалистом по радиационной, химической и биологической защите. Так называемые «Войска РХБЗ». Мы проводили разведку радиационных, хим и био загрязнений, а также противодействовали оружию массового поражения.

Надо понимать, что на тот момент никто не верил в то, что атомные станции взрываются. Все были уверены, что этого не может быть.

Я попал на АЭС через сутки после взрыва реактора и измерял уровень радиации , составлял карты радиоактивного загрязнения, очищал технику и людей от радиоактивности. Это было на расстоянии 5-15 км от станции».

На саму АЭС меня, к счастью, не пустили. Максимум, что мне удалось — это пролететь вокруг нее на вертолете».

— Были ли какие-то последствия для Вашего здоровья?

«Сразу после нахождения на станции я попал в госпиталь. Мои сосуды перестали удерживать кровь и я выглядел как один большой синяк. Это типичный синдром, который называется «Болезнь Шенлейн — Геноха». Но через несколько месяцев я оклемался и других последствий для здоровья у меня не было. Спустя 14 лет после аварии в 2000-м году я проходил обследование в Германии, где врачи на протяжении восьми часов измеряли сколько во мне осталось чернобыльских радионуклидов. Их не осталось.

Но здесь важно понимать, что на каждого радиация действует по-разному. Со мной было много моих сослуживцев и мы были в одинаковых условиях, и в одинаковой защите. У некоторых из них развились тяжелые заболевания, а некоторые уже умерли».